Участник Великой Отечественной войны. Призван в ряды Красной Армии в 1941 году. Участник обороны Москвы, командир пулеметного взвода на Западном фронте. После тяжелого ранения миной был комиссован в 1943 году. Инвалид 2 группы. Имеет награды: Орден Отечественной войны II степени, медаль «За оборону Москвы», юбилейные медали.
– В субботу пойдешь со мной в городскую баню. Вместе будем париться.
И, немного помолчав, добавил:
– Пора тебе становиться мужиком!
Что такое баня, я имел представление. Каждую субботу бабушка и моя мать, взяв из дома тазики, уходили мыться в баню. Вымыться полноценно в доме не было никакой возможности. Отсутствовала не только горячая вода, как в большинстве квартир, но не было даже холодной, которую для бытовых нужд носили ведрами из водозаборных колонок, утыканных в большом количестве по всем улицам и переулкам в городе Озеры. После бани мать и бабушка возвращались сильно раскрасневшиеся. Влажные волосы они укутывали чистым полотенцем, которые в свернутом на голове виде напоминали чалму из турецких сказок. К их возвращению дед обычно налаживал самовар, водружал его на стол, и наступал ритуал вечернего чаепития. Кусковой сахар кололи специальными щипчиками. Чай наливали в блюдце и, держа блюдце на кончиках пальцев, откусывая понемножку сахар, запивали его ароматным и душистым напитком.
Так что про баню мне, шестилетнему малышу, было немного известно, про парилку я смутно догадывался, а вот как из меня будут делать мужика и чем это обернется – даже не мог предположить.
И вот в субботу, ближе к вечеру (тогда суббота еще рабочим днем была), мы с отцом отправились в баню. Ее здание стояло в Фабричном переулке. Одно из помещений типа прямоугольного барака было приспособлено для мужчин, второе – такое же одноэтажное помещение – являлось женским отделением. В небольшом предбаннике 10-15 мужиков, сидя на лавках, установленных вдоль стен, нещадно дымили самокрутки с крепкой махоркой. Одеты все были по-простому: телогрейки, пиджаки с байковыми рубахами. Брюки из дешевой ткани у большинства заправлены в кирзовые или хромовые сапоги. Каждый имел небольшой узелок с чистой одеждой. Такой же нехитрый узелок был и у нас с отцом. Покуривая, мужики неспешно переговаривались, ожидая своей очереди для прохода в раздевалку.
Вскоре в раздевалку прошли и мы с отцом. Заняв свободное место и наскоро раздевшись (хотелось уж очень оказаться во взрослой бане, где настоящие мужики), я, держась за отцову руку и стараясь не поскользнуться на мокром полу, прошел в помывочное отделение. Из-за легкого тумана, который накрывал всю мойку, глаза некоторое время привыкали к обстановке, отыскивая свободное место на каменных лавках. Для меня, впервые попавшего в баню, все было интересно. И краны с деревянными большими ручками, под которыми отец наполнил себе и мне дюралевые тазики теплой водой. И душевые отсеки, в которых постоянно без ограничения лилась вода. Распаренные мужики с клубами пара вываливались из парилки и становились под холодную воду в душевой. С гиканьем, с каким-то диким восторгом и азартом они обливали свои раскрасневшиеся тела холодной водой и вновь мчались в парилку, в клубы пара.
Взяв крепко за руку, отец повел меня в эти самые клубы пара, который приятно обволакивал тело, хватал за руки, за уши и не позволял видеть более метра впереди. Подняться выше третьей ступеньки я не мог. Оказывается, чем выше поднимаешься по ступенькам парилки, тем яростнее пар обжигает тело. А сверху, в густом пару, слышались частые удары веником, кряхтение и причитания, здоровый смех и постанывания от получаемого удовольствия.
Вот, держа веник под мышкой, вниз по ступенькам скатился распаренный мужик с широкой улыбкой во все лицо. Правой рукой он держался за перила, а левой… А левой руки у него не было почему-то?! Я протер глаза кулачками. Нет, ошибки быть не могло. Кисти левой руки у мужчины действительно не было. Это так сильно поразило меня, что, вернувшись в помывочное отделение, я с интересом стал присматриваться к нашим соседям. У одного из них вся правая часть тела была в каких-то рваных зигзагообразных шрамах. У другого, который возвращался из-под душа, огненно-синий рубец неправильной формы шел от плеча через всю грудь.
В это время открылась дверь раздевалки, и в помещение мойки вкатился на низенькой самодельной тележке с колесиками из подшипников большого диаметра безногий дядя. Я очень часто видел его возле нашего Храма «Святой Троицы», когда ходил с бабушкой в первый магазин. Мне, несмышленышу, было очень интересно, как этот дядя заберется на лавку. И я смотрел во все глаза на него, на коляску и деревянные колодки, с помощью которых он отталкивался от пола. А все оказалось намного проще простого. Не успел он подъехать и произнести: «Братки, подсобите», как двое молодых мужчин уже оказались возле него, подхватили под мышки и играючи водрузили инвалида на лавку. У одного из мужчин глаз прикрывала темная повязка. Кто-то уже нес таз с теплой водой, кто-то предлагал попарить безногого. «Спасибо, братцы», – только и молвил дядя.
В силу своего малого возраста я не мог понять и догадаться, почему в бане было столько не совсем старых мужчин со страшными рубцами на теле, как будто их штопали на скорую руку, с ампутированными конечностями, с повреждениями глаз, а у одного не было правого уха.
– Папа, а почему так? Почему у них нет рук и ног? – задал я свой наивный вопрос отцу.
– Война была, сынок. Жуткая и страшная война почти пять лет. Миллионы людей погибли, кого-то покалечило, кто стал полным инвалидом, кого ранил, – ответил отец и спросил: – Ты знаешь, что такое война?
Конечно, я знал, что такое война. В нее мы играли на улице и в детском саду, стреляя из-за угла или из-за кустов из деревянных пистолетов. Бросали самодельные деревянные гранаты, сражались на саблях. И всегда в наших играх побеждали «красные», хотя «белыми» и «немцами» никто не хотел быть. И не был. Мы геройствовали на «допросах», мы кричали во всю мощь своих детских глоток: «Русские не сдаются!». Только не понимал тогда я, как и мои друзья, что на войне гибнут, что на войне получают ужасные увечья, что дети остаются сиротами, а старики без своих сыновей и дочерей.
– А ты был на войне, папа? – задал я еще один вопрос отцу.
– Был, конечно, – как-то просто ответил и не особенно восторженно сказал мне отец: – Призвали, как только мне исполнилось девятнадцать лет, в октябре 1941 года.
И тогда я задал самый глупый и циничный вопрос в своей жизни, за который мне стыдно перед памятью отца до сегодняшнего дня:
– А почему у тебя все цело? И руки целы, и ноги, и нет никаких шрамов? – спросил я со своей детской прямотой.
– Почему у меня руки и ноги целы? – переспросил отец. – Да потому, что повезло мне крепко. Просто повезло. На войне случается везение. Осколок мины достал меня крепко. Крови потерял много. Я долго лечился, а раненую ногу врачи хотели отрезать, но вот как-то обошлось. Но воевать уже не смог… Рубцы и швы остались, только сегодня они мало заметны. Много времени прошло, почти пятнадцать лет.
Отец намылил мне голову, ополоснул и продолжил:
– Вот в углу моется Лешка с соседней улицы. Ноги и руки у него тоже на месте, но ты подойди поближе, приглядись хорошенько.
Осторожно ступая по мокрому каменному полу, я придвинулся к Алексею. И когда он повернулся левым боком, мне открылась картина, от которой онемел язык, и я застыл как вкопанный. Щека, и шея, и плечо с туловищем частично были покрыты лилово-синей пузырчатой кожей. Алексей улыбнулся мне, но так как левый угол рта оставался неподвижным, то улыбка получилась какой-то перекошенной, немного хищной.
– Не пугайся, малыш, – прохрипел мой новый знакомый. – Это всего лишь ожог, – указывая на левую сторону тела, сказал он. – В танке я горел. Был ранен и не мог быстро выбраться: люк малость заклинило. Товарищей своих вытаскивал, но им я уже ничем помочь не мог.
Алексей присел на лавку, вновь кособоко улыбнулся мне.
– Ну, давай знакомиться! – и протянул мне свою широкую, сильную ладонь.
Не только в тот первый день посещения бани с отцом, но и гораздо позже меня поражал оптимизм, жизнелюбие людей, прошедших тяжелую войну. Ни инвалиды, ни те, кому повезло чуть больше, никогда не жаловались на свою судьбу. Не жаловались на то, что их молодые годы пришлось на дым и пепел, грохот снарядов, свист пуль, разрывы бомб. И не кичились и не повторяли на каждом шагу о том, что они воевали. Каждый из них считал, что он сделал самое обычное, немного трудное, непривычное, но истинно мужское дело – защитил Родину! Просто годы их молодости пришлись на годы войны. Годы дерут свое. И ветераны войны постепенно уходят на покой. На вечный покой. Царствие вам небесное, отважные воины! И низкий поклон от всех живущих на Земле, которую вы сохранили для нас!
Материал, написанный сыном героя, передан в Озерское отделение фонда поддержки ветеранов комсомола Подмосковья внуком Харитоновым Иваном в феврале 2025 года.
 |
Харитонов Анатолий Григорьевич фото 1941 года (1922-1999) |
 |
Сын – Харитонов Юрий Анатольевич (1950-2021) |
 |
Внук Харитонов Иван Юрьевич 1980 г.р. |